[Фея в укропе]

мама, я боюсь черных ночей
мама, я боюсь черных
мама, я боюсь
мама, я
мама (с)

Я боюсь за тебя, мама,
Я боюсь за ночных москвичей,
Я боюсь, что умру рано,
Я боюсь городских голубей,

Я пугаюсь войны, мама,
Я боюсь, что не буду умней,
Я боюсь, что меня не станет,
Я боюсь этих черных ночей,

Я боюсь, я боюсь, мама!
Я боюсь, что умру просто так,
Я боюсь за душевные раны,
Я боюсь, что не в пух, а в прах…

Спи, моя радость, спи.
Твой ангел рядом с тобою.
Меркнут на небе огни,
Тронутые синевой,

Не бойся войны и слез,
Не бойся, малышка, спи.
Пусть будет дорога из роз,
Ангелом будь. Лети!

@темы: Стихотворение

---

Любимые темы

[Ловкий Пройдоха]

Обратите внимание: составил небольшой список любимых тем. Пользуйтесь.

Есть отдельная тема: "на критику". Можете просто её пометить, если хотите, чтобы критики высказали своё мнение о вашем творении.

@темы: Организационное

---

[Ловкий Пройдоха]

Что ж, вот и сбылось то немногое, о чём бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына...
Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром.

Михаил Шолохов "Тихий Дон"

@темы: Цитата

---

[Ловкий Пройдоха]

Пустяки

Воздух мыслями насыщен
или кажется мне так?
Краски мира, словно пищу,
жадно съела темнота.

Пустяки, собравшись в кучу,
грозно встали надо мной.
Просят, чтобы всё озвучил,
что накоплено давно.

Всё реальное и просто
всё, о чём мечтал шутя,
все сомненья и вопросы,
не дававшие житья…

Всё смешалось, задымило
в мыслей ржавеньком котле.
Даже мысли, что в могилах
пролежали много лет,

живы снова и готовы,
как тогда, идти на бой.
Ну-ка, стойте, братцы! Что вы?!
Разве нужен суп такой?

Я пишу лишь о серьёзном.
Что ж писать о пустяках?
Об отжившем – думать поздно,
а писать нельзя никак!

Пустяковины в брильянты
никогда не превращал!
Толку нет в том, что когда-то
в битвах жалила праща.

Да, в космическом масштабе
весь мой путь – лишь пустяки,
но дворец давно разграблен.
Все потухли угольки.

Нет, писать хочу о свежих,
сочных, вкусных пустяках.
Обо всём, о чём я грежу,
не писать нельзя никак…

14.08.08

---

[Ловкий Пройдоха]

ЗАВИСТЬ

Завидую я. Этого секрета
не раскрывал я раньше никому.
Я знаю, что живет мальчишка где-то,
и очень я завидую ему.
Завидую тому, как он дерется,
-я не был так бесхитростен и смел.
Завидую тому, как он смеется,
-я так смеяться в детстве не умел.
Он вечно ходит в ссадинах и шишках,
я был всегда причесанней, целей.
Все те места, что пропускал я в книжках,
он не пропустит. Он и тут сильней.
Он будет честен жесткой прямотою,
злу не прощая за его добро,
и там, где я перо бросал: «Не стоит!» —
он скажет: «Стоит!» — и возьмет перо.
Он если не развяжет, так разрубит,
где я не развяжу, не разрублю.
Он, если уж полюбит, не разлюбит,
а я и полюблю, да разлюблю.
Я скрою зависть. Буду улыбаться.
Я притворюсь, как будто я простак:
«Кому-то же ведь надо ошибаться,
кому-то же ведь надо жить не так».
Но сколько б ни внушал себе я это,
твердя: «Судьба у каждого своя»,
- мне не забыть, что есть мальчишка где-то,
что он добьется большего, чем я.

1955

Евгений Евтушенко

---

[Ловкий Пройдоха]

Мерани

В переводе Б. Пастернака

Стрелой несётся конь мечты моей,
Вдогонку ворон каркает угрюмо.
Вперёд, мой конь, мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.

Вперёд, вперёд, не ведая преград,
Сквозь вихрь и град, и снег, и непогоду.
Ты должен сохранить мне дни и годы.
Вперёд, вперёд, куда глаза глядят!

Пусть оторвусь я от семейных уз,
Мне всё равно. Где ночь в пути нагрянет,
Ночная даль моим ночлегом станет.
Я к звёздам неба в подданство впишусь.

Я вверюсь скачке бешеной твоей
И исповедаюсь морскому шуму.
Вперёд, мой конь, мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.

Пусть я не буду дома погребён.
Пусть не рыдает обо мне супруга.
Могилу ворон выроет, а вьюга
Завоет, возвращаясь с похорон.

Крик беркутов заменит певчих хор,
Роса небесная меня оплачет.
Вперёд! Я слаб, но ничего не значит.
Вперёд, мой конь! Вперёд во весь опор!

Я слаб, но я не раб судьбы своей.
Я с ней борюсь и замысел таю мой.
Вперёд, мой конь! Мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.

Пусть я умру, порыв не пропадёт.
Ты протоптал свой путь, мой конь крылатый,
И легче будет моему собрату
Пройти за мной когда-нибудь вперёд.

Стрелой несётся конь мечты моей,
Вдогонку ворон каркает угрюмо.
Вперёд, мой конь, мою печаль и думу
Дыханьем ветра встречного обвей.

1842
Николай Бараташвили

---

Согревая

[EternalFreedom]

О снах значит?) Ну пусть будет о снах, о мире мечты, являющемся во сне)
Критике рада всегда, особенно злобной)


Сон был недолгим,
словно неравная битва.
Вечность играла с сознаньем, беспечно смеясь.
С миром реальным порвалась непрочная связь,
с миром холодным…

Освободив
Разум от правил жестоких,
Душу от боли привычной,
Сердце от маски, приросшей давно… безразличной,
Сон подарил
Мир торжества беспробудных в реальности Сил.

Все еще жив…
Искрой в глазах утонув, он остался со мной,
Но перестал быть далекой наивной мечтой.

Я – его часть.
Я возрождаюсь, быть может, и в тысячный раз,
Волю свою исполняя, иль чей-то приказ,
Я оживаю, чтоб битву продолжить,
Кровь не пролив, разжигая бессмертное пламя,
жить… согревая.

---

Восточный ветер

[Фея в укропе]

Музыка зазвучала -
Тихий плеск на ветру.
Это только начало -
Все, пожалуй, сотру.

И теперь ты безвольный
Мне воздвиг монолит.
Почему тебе больно?
Потому что болит.

---

[Ловкий Пройдоха]

О мотыльках

Оптимизма возьму взаймы
и отправлюсь блуждать в потёмках.
Возвращусь – расскажу о том, как
я повсюду искал свой мир.

Как нашёл в глубине глубин,
за пределами всех пределов
то, что сердце моё хотело,
что, не зная и сам, любил.

Или снова ни с чем вернусь,
оборвав все дороги-нити,
принесённый волной событий
и несущий раздумий груз.

Все мы путники, все мы те,
кто ведёт неустанный поиск.
Ищем, ищем чего-то, то есть
все мы мечемся в темноте.

Мотылёк, может быть, искал
мир заветный, таких, как он, а
долго бился в окно балкона…
И казалось, что цель – близка…

Мотылёк… Ну а вдруг нас всех
ждёт такая смешная участь?
Либо жить, не живя и мучась,
либо так оборвать свой век?

Всё же в путь! На свою свечу!
Не погибнув у кошки в лапах,
не попав под хозяйский тапок,
может, в пламя не прилечу…

25.07.08

---

Новичок!

[Hela]

Здравствуйте!

Я новый человек в сообществе и хочу представить на Ваш суд один свой небольшой рассказ. Буду рада услышать Вашу критику и отзывы. Заранее спасибо.

ФРАНЦУЗ

Ему было лет двадцать семь. Не больше. Во всяком случае, мысль именно о таком возрасте возникала у меня в мозгу каждый раз, когда я смотрела на него. А делала я это часто. Еще и потому, что фотография стояла на самом видном месте. Очень старая фотография, сделанная наверно еще во времена первых фотоаппаратов, громоздких и с большущей вспышкой. Но ни давность снимка, ни вид фотокамеры не могли изменить лица запечатленного человека, который притягивал меня к себе словно магнит. Наверно это была моя самая пагубная привычка – смотреть на фотографии красивых мужчин, вглядываться в черты их лиц, их взгляды, замечать легкую улыбку, слегка касавшуюся их аккуратных губ. Смотреть и смотреть, вновь и вновь, каждый раз скучая по изображению, едва отворачиваясь от него, а потом поворачиваться снова и любоваться, любоваться красотой, нежностью, спокойствием, уверенностью, сдержанностью, непринужденной позой и светлой тоской в глазах.
Молодой мужчина на фотографии неоспоримо воплощал в себе все эти качества. Худой, высокий, темноволосый, в костюме начала двадцатого века. С первого взгляда он показался мне принцем, спустя несколько часов пристального разглядывания – ученым, к концу дня – непризнанным гением.
--Он музыкант, - небрежно бросил мой дядя, однажды застукав меня за преступным занятием.
--Музыкант? – удивленно переспросила я тогда, отчаянно делая вид, что смотрю на фотографию впервые в жизни, а вовсе не в тысяча двести сорок первый раз. – А на чем он играл?
--Откуда мне знать? – пожал плечами дядя.
--Кто он? - я сделала осторожную попытку раскрыть тайну незнакомца.
--Француз, - отмахнулся мой родственник и тяжелой походкой заковылял прочь из кабинета. – Не забудь разобрать документы, - кинул он мне по дороге.
Ну конечно! Документы! Человек на фотографии заставил меня совершенно о них позабыть. А ведь именно благодаря этим скучным бумагам наши пути, повинуясь велению неумолимого рока, пересеклись.
Дядя всегда занимался семейным бизнесом сам. Но последние месяцы его здоровье резко ухудшилось, а так как его сыновья, мои кузены, работали заграницей, стать его верной помощницей пришлось мне. Каждый день я приходила в его дом и, расположившись в кабинете, просматривала отчеты, подписывала платежные поручения и проверяла счета. Работа эта была невероятно скучной до тех пор, пока я однажды не повернулась и не столкнулась с взглядом грустных глаз, смотревших на меня со старой фотографии. Не знаю, какого они были цвета. Черно-белый снимок был лишен возможности рассказать мне о красках того мира. Но они были прекрасными. Несмотря на годы, расстояния и пропасти, лежавшие между нами, эти глаза манили меня, сводили с ума, заставляли меня каждые десять минут оборачиваться и впиваться в них жадным взглядом.
Француз. Я провела пальцем по старинной, почти антикварной рамке, в которую была вставлена фотография. Иногда мне казалось, что, дотрагиваясь до нее, я касаюсь его, его кожи, его волос, спадающих прядями на худые плечи. Музыкант. Я никогда не испытывала слабости к людям его профессии. И никогда не считала, что они могут привлечь мое внимание. Для меня они были слишком… пресными. Да, именно пресными. Это слово наверно лучше всего подходило к тем ощущениям, которые вызывали у меня служители Евтерпы . Пианисты с накрахмаленными манжетами и воротничками, скрипачи с плаксивыми лицами, серьезные виолончелисты, трубачи, флейтисты и прочие, прочие. Все они ассоциировались у меня только с одним видом эмоций – скукой. Как же так вышло, что французу-музыканту удалось завладеть моими мыслями и помыслами?
Терпение бессовестно подвело меня и, схватив фотографию, я бросилась вслед за дядей.
--Как его зовут?! – крикнула я, добежав до лестницы, и устремив свой взгляд вверх.
--Не знаю! – ворчливо отозвался дядя. – Этот снимок вместе с рамкой отдал моему деду один его друг и просил сохранить. А вот зачем, я и понятия не имею. И вообще, займись делом! Ты же не хочешь нас обанкротить!
Его голос становился все тише по мере того, как он ковылял по коридору второго этажа к своей спальне.
--Дядя! – в отчаянии крикнула я. – Дядя, ну, пожалуйста!
Скрип половиц смолк, а потом тяжелые шаги пошли обратно.
--Да что тебя так заело на этом парне?! – мой родственник свесился с перил и уставился на меня удивленными глазами.
--Мне любопытно, - отозвалась я, в надежде, что этот ответ его удовлетворит.
--Ну да! – хмыкнул дядя. – Так я тебе и поверил! Знаешь что, деточка? Лучше бы тебе перестать пялиться на покойников, а пойти и устроить личную жизнь. Сколько тебе лет?
--О, нет! – простонала я.
--О, да! – упорствовал он. – Тебе уже двадцать семь! Напомни-ка мне, милая Джесс, когда я в последний раз видел рядом с тобой мужчину?
--Дядя…
--Молчи! Я сам отвечу. Никогда! Если рядом с тобой и можно кого-то увидеть, то только фотографию с очередным смазливым типом!
--У меня много дел! – продекламировала я и поспешила ретироваться в кабинет.
--Не забудь поставить свою новую любовь на место! – послышалось мне вслед.
--Не забуду! – огрызнулась я в ответ и захлопнула за собой дверь.
Дяде в очередной раз удалось вывести меня из себя. Но в одном он был прав – моя личная жизнь была настоящей катастрофой. С мужчинами мне не везло никогда. Как назло все парни, которые попадались мне, были либо подлецами, либо совсем не в моем вкусе, словно надо мной тяготело какое-то проклятие. И лишь лицо молодого человека на фотографии воплощало в себе все мои мечты. Таинственный незнакомец был именно таким мужчиной, с каким я хотела бы провести всю свою жизнь.
«Я хочу быть с тобой! – бесшумно крикнула я, прижимая стекло рамки к губам и ощущая, как горячие слезы отчаяния текли по моим щекам. – Хочу к тебе! В твой мир! Хочу стать твоим миром! Твоим солнцем! Твоим воздухом! Твоей надеждой и счастьем! Хочу стать всем, что есть ты! Господи, молю Тебя, соедини меня с ним!».
Как можно просить Бога об абсурде? Не знаю. В тот миг я наверно плохо соображала, не понимала, что думаю. Просто мне было очень больно, а боль всегда лишала меня здравого смысла. И потому я плакала, плакала и молилась, как всегда, как обычно, когда было тяжело, и отчаяние сдавливало грудь, мешая дышать. А потом я успокоилась, поставила рамку с фотографией на место и попыталась заняться делом. И мне бы наверняка удалось закончить с бумагами, если бы громкий звонок мобильного телефона не заставил меня подпрыгнуть на месте. На дисплее светилось имя моего кузена.
--Привет! – крикнул он в трубку, едва я ответила. – Встречай нас завтра в «Джей Эф Кей» в два дня. Я приезжаю с другом.

***
Я никогда не была близка со своими кузенами. Они были также далеки от моего понимания, как многие остальные молодые люди, в пренебрежении коими упрекал меня дядя. Однако это нисколько не мешало моим двоюродным братьям обращаться ко мне всякий раз, когда все остальные решительно отказывали им в помощи. Поэтому если Тиму взбрело в голову, чтобы его вместе с другом обязательно встретили в аэропорту, ехать должна была, конечно же, я.
В «Джей Эф Кей» я приехала за полчаса до их прилета и бессмысленно слонялась по залу ожидания. Наконец, лайнер Париж – Нью-Йорк приземлился, и спустя еще какое-то время я заметила Тима среди прилетевших пассажиров. Рядом с ним шел высокий молодой человек в темных очках.
Я поспешила им навстречу и едва поздоровавшись, оказалась в объятиях кузена.
--Привет, сестренка! – воскликнул он, приподнимая меня над землей.
--Привет, - ошарашено ответила я, когда снова почувствовала под собой мраморный пол аэропорта.
Тим никогда не проявлял столько эмоций, особенно по отношению ко мне.
--Познакомься, - продолжал он в это время, пока я приходила в себя после столь бурного приветствия. – Это Жильбер Руссо. Мой хороший друг.
Спутник Тима снял очки и протянул мне руку. Увидев его глаза, я застыла на месте.
--Добрый день, мадемуазель Уэйн, - до моего слуха долетел мелодичный спокойный голос. – Как поживаете?
Легкий французский акцент, обезоруживающая улыбка, галантные манеры и до помутнения рассудка знакомый взгляд. Господи! Это был он! Француз-музыкант с фотографии! Только вместо старомодного костюма на нем были джинсы и майка, а темные волосы стянуты резинкой на затылке. И глаза… Я наконец увидела, какого цвета были его глаза! Они были синими, такими же синими, каким бывает небо на рассвете, когда ночная мгла начинает рассеиваться, уступая место новому дню.
Словно во сне я пожала протянутую руку, не в силах оторвать от него взгляда. Я не слышала ни Тима, который рассказывал, где и как они познакомились с Жильбером, ни прочих звуков окружающего мира. Я была словно в трансе, лишенная возможности слышать, двигаться и говорить. Я видела только его – ожившую мечту, отчаянную надежду, невыносимую душевную боль и самое большое счастье. Все эти чувства непостижимым образом сосредоточились для меня в одном единственном человеке, который в ту минуту стоял передо мной, и чье имя было Жильбер Руссо.
«Жильбер, - глухо отозвалось эхо в глубине моего сознания. – Его зовут Жильбер». А потом мы поехали в кафе, так как Тим умирал с голоду. Мы сидели за столиком в одной из пиццерий «Литтл Итали» , и мой кузен без умолку рассказывал о всякой ерунде. Его французский друг слушал и изредка кивал. Я сидела совершенно отрешенная и смотрела на Жильбера. Странно, но в отличие от других парней, которых я знала, мой взгляд не смущал его. Он не пытался отделаться от меня, игнорировать мое внимание или дать мне понять, что я даром трачу свое время. Он просто тоже смотрел на меня и улыбался открытой бесхитростной улыбкой, от которой на душе становилось безумно приятно.
--Тим, ты не против, если я попрошу Джессику показать мне город? – неожиданно спросил он.
«Показать город?! Я?!» - внутри меня все запрыгало от счастья.
--Нет, конечно, - отозвался Тим и повернулся ко мне. – Сестренка, погуляешь завтра с Жилем по Манхеттену?
--А дядины бумаги? – затаив дыхание, спросила я.
--Это я возьму на себя, - уверил меня кузен.
--Тогда без проблем, - я приложила все свои силы, чтобы не показать, насколько счастлива перспективе провести день в компании Жильбера.

***
В ту ночь накануне встречи я с трудом заставила себя уснуть. Все мое существо обуревали то непомерное счастье, то горькое осознание того, что в отношениях с мужчинами я страшно неудачлива. А это значило, что и Жильбер – всего лишь очередная горькая иллюзия, мираж, который растает в воздухе, едва я попытаюсь прикоснуться к нему.
Я ворочалась в постели, тщетно заставляя себя забыть о французе и подумать о чем-то другом. Изредка я засыпала на короткие промежутки времени, и в обрывочных снах мне снился Жильбер и фотография в дядином кабинете. Мне снилось, будто это один и тот же человек, невероятным образом сохранивший свою молодость на протяжении целого века. А потом этот сон сменялся другим, и мне казалось, что я просто смотрю какой-то фантастический фильм, и что на самом деле никакого Жильбера Руссо не существует. Я словно видела саму себя со стороны – одинокую и запутавшуюся в собственных мечтах, но при этом четко осознающую, что реальность и вымысел никогда не перемешиваются, что в жизни чудес не бывает, что чудо на самом деле это не принц на белом коне, свалившийся с неба, а просто удачное стечение каких-то обстоятельств, открывающих новые возможности, но в рамках реальной жизни, а не сказочных происшествий. Именно поэтому осознание того, что эти чудеса происходят, и ускользает от меня. Мне кажется, что все в порядке вещей, что я просто что-то сделала правильно, и потому следующая дверь открылась. На самом деле нет. Ни одна дверь не откроется, если на то не будет воли провидения. И сколько бы я не билась, как бы правильно себя не вела, чуда не будет.
Проснувшись в очередной раз, я села на постели. Кем же тогда был Жильбер? Реальным чудом или моим вымыслом? Глупой попыткой доказать, что все сказки на самом деле взяты из жизни? Я посмотрела на часы, и увидела, что было почти пять утра. В пять я всегда засыпала, еще с детства. Какой бы бессонной ни была ночь, ровно в пять мои биологические часы отключали мой организм и погружали меня в сон. Я поправила подушку, простынь, удобно легла и закрыла глаза.
Яркие солнечные лучи разбудили меня в десять утра. Продрав глаза, я медленно вспоминала о том, что мне не надо идти к дяде, а ровно в полдень Жильбер Руссо будет ждать меня на станции «Гранд Сентрал» .
Жильбер! Я вскочила на ноги и начала лихорадочно одеваться, умудрившись перемерить несколько нарядов прежде, чем решить, что именно надеть. Наконец, наспех проглотив свой незатейливый завтрак, я помчалась на встречу.
Когда я пришла, месье Руссо уже ждал меня, разглядывая созвездия на высоком потолке станции метро.
--Доброе утро, - я очень старалась выглядеть уверенно и непринужденно, но дрожь в голосе предательски выдавала меня.
--Добрый день, - с улыбкой поправил меня Жильбер.
--Да, конечно, - я смущенно улыбнулась, припоминая, что было уже начало первого.
--Спасибо, что согласилась показать мне город, - произнес он. – Я бы тебя не беспокоил, но у Тима дела с партнерами. Ему не до прогулок.
--Да нет, - я развела руками. – Это тебе спасибо, что избавил меня от дядиных дел. Иногда мне все это очень надоедает. Но другой работы нет, а дядя платит хорошие комиссионные, поэтому я и работаю у него кем-то вроде секретаря-бухгалтера.
--Ты бухгалтер?
--Что-то вроде того, - я сделала паузу. – А чем занимаешься ты?
У меня замерло сердце в предчувствии того, что он сейчас ответит «Я музыкант», но он этого не сказал.
--Я – художник, - отозвался Жильбер. – Рисую пейзажи. Занятие не слишком прибыльное, но мне нравится.
--Хорошо, - я облегченно вздохнула. – Давай начнем экскурсию с посещения Эмпайр Стейт Билдинг . Это здесь недалеко.
--Хорошо, - кивнул он.
Мы медленным шагом вышли из метро и направились вдоль улицы. Идя рядом, я украдкой разглядывала своего спутника. А он как назло выглядел просто ослепительно, даже лучше, чем во время нашей первой встречи. На Жильбере были джинсы, светлая рубашка и темно синий пиджак. Его длинные черные волосы были распущены и ложились на плечи точь-в-точь как на фотографии в кабинете дяди. И вообще, он был до жути красивым. До жути потому, что у меня мурашки бежали по коже каждый раз, когда я смотрела на него. А потом мое сердце сжималось от тоски, так как я знала, что счастье никогда не бывает долгим. Мы погуляем по городу, может встретимся потом еще пару раз, но в конце он все равно уедет домой, во Францию, а я останусь здесь, в Нью-Йорке, корпеть на документами дядиной фирмы и вздыхать, глядя на фотографию в антикварной рамке.
Жильбер прервал мои размышления каким-то вопросом, и я начала говорить. Вскоре лед моей неуверенности растаял, и мы завели непринужденную беседу. Я постепенно привыкала к нему, к его галантным манерам, спокойному тону и типично французским тонким чертам лица. В какое-то мгновение я настолько расслабилась, что перестала замечать ход времени. Мы прошлись по всем достопримечательностям Манхеттена, посидели в небольшом кафе, заглянули в несколько сувенирных магазинов. Жильбер не был жадным туристом. Он не хватался за все подряд и не страдал иллюзорной уверенностью в том, что если купить побольше сувениров и потом обставить ими весь свой дом, ощущение визита за границу не пройдет никогда. На самом деле это глупо. Сколько бы воспоминаний о путешествии тебя ни окружало, чувства, пережитые во время поездки, все равно улетучиваются и рассеиваются, словно туман. Наверно поэтому мой спутник купил всего одну-единственную вещь – брелок с изображением статуи свободы. На этом с сувенирами было покончено.
Солнце уже начинало клониться к закату, когда я предложила показать ему свое любимое место, но уже за пределами Манхеттена. Жильбер согласился. Мы сели на метро и вскоре были уже в Бруклине. Пройдя по тенистой аллее, я вывела его на Бруклинский Променад. Этот парк всегда оказывал на меня магическое действие. В отличие от района, где я жила, здесь всегда царили тишина и спокойствие. Жильбер подошел к железным перилам и устремил свой взгляд на Гудзон. Он не говорил ни слова, а я не решалась нарушить молчание и лишь любовалась тем, как лучи заходящего солнца играли бликами на его волосах.
--Я могу тебя спросить? – заговорил он наконец каким-то изменившимся голосом.
--Конечно, - ответила я.
--Как ты думаешь, можно ли умереть из-за любви?
Вопрос был более, чем неожиданным, но я и бровью не повела.
--Можно, - отозвалась я со всей уверенностью.
--А если любишь призрака?
--Тем более.
Жильбер улыбнулся и обратил на меня удивленный взгляд.
--А если призрак того не достоин?
--Наверняка достоин, - последовал мой ответ. – Иначе бы ты не любил.
Повернувшись, я посмотрела на него, ожидая столкнуться со стеной недоумения, но в его глазах было одно восхищение.
--Если это был тест на неординарность, то думаю, я его прошла, - произнесла я, скрещивая руки на груди.
--Нет, - он покачал головой. – Просто ты единственный человек, кто так думает.
--Я странная?
Ну кто?! Кто тянул меня за язык, чтобы я задала такой глупый вопрос?!
--Нет, - последовавший ответ был не менее необычным. – Ты словно отражение моей души, моя вторая половинка.
--Может быть, - я опустила голову. – Только двум половинкам не суждено соединиться в одно целое.
Я никогда и ни с кем не была так откровенна, тем более с малознакомым мужчиной. Но наверно правы те, кто говорят, что чужому человеку всегда легче поведать о своих бедах.
--Ты любишь призрака, я люблю… кого-то еще, - продолжала я. – Два отраженья всегда отделены друг от друга зеркалом, а если зеркало исчезнет, то исчезнет и одно из отражений. Кого-то из нас уже не будет, а что это, если не конец?
Слова лились из моей души спокойно и непринужденно. Первый раз в жизни я откровенно говорила с тем, кто мне нравился. Впервые я не скрывала свои чувства, не пыталась показаться лучше, разумнее, правильнее. Говорила то, что думала, не боясь, что где-то ошибусь, скажу что-то не то и потеряю его. То, что я потеряю Жильбера, было и так уже известным фактом, с которым я успела смириться. Что ж, пусть хотя бы знает правду, пусть увидит всю мою сущность, то, какая я на самом деле. Долой маски и притворство! Я устала лицедействовать! Я буду говорить правду.
--Спасибо, - тихо поблагодарил Жильбер.
--За что? – не поняла я.
--За искренность.
--Ну… со мной за этим дело не станет. Я никогда не понимала смысла лжи. Правда всегда дороже обмана, каким бы красивым он ни был. А еще она всегда вылезает наружу.
--Это так, - он повернулся и облокотился спиной к перилам.
Наши взгляды в очередной раз встретились, и я едва удержалась, чтобы не признаться ему в любви.
--Когда ты уезжаешь? – спросила я вместо этого.
--Завтра, - коротко отозвался он.
--Вы с Тимом еще увидитесь?
--Наверно, - глаза Жильбера смотрели в какую-то невидимую точку за моей спиной.
А потом произошло то, чего я после никак не могла объяснить. Наверно день был жарким, и я перегрелась. А может, это был просто переизбыток эмоций, которые так неожиданно нахлынули на меня. Я отвела взгляд, а когда через несколько минут снова посмотрела на Жильбера, с ним было что-то не то. Да, с ним явно было что-то не то, потому что мне померещились крылья за его спиной, но не птичьи, не с перьями, а с кожистыми перепонками, как у летучей мыши. Он стоял, по-прежнему облокотившись и опустив голову, а за его спиной были два больших черных крыла. Я моргнула, и крылья исчезли. Жильбер же оторвался от своих размышлений и посмотрел на меня.
--Люди бы назвали нашу встречу встречей двух безумцев, - произнес он, улыбаясь и не замечая моего ошарашенного взгляда. – Но я бы еще поспорил, кто более безумен: мы или они.
«Я, - промелькнуло в моей голове. – Если здесь и есть кто-то сумасшедший, то только я».
--Думаю, ты устала, - продолжал в это время француз. – Да и мне бы не помешало отдохнуть перед завтрашним перелетом. Восемь часов в самолете это не шутка.
--Да, конечно, - механически пробормотала я.
--Я провожу тебя до дома.
--Нет, не стоит. Лучше это я покажу тебе как добраться до твоего отеля.
--Он прямо рядом с «Гранд Сентрал». Я найду.
--Ну хорошо, - я пожала плечами.
Мы обменялись очередными улыбками и пошли к метро.
--Знаешь, что я думаю? – неожиданно заговорила я.
--Что? – обратил на меня вопросительный взгляд Жильбер.
--Прежде, чем решиться умереть ради своей любви, подумай о том, что у тебя может быть другая любовь, та, которая не потребует такой жертвы. Вся эта мрачная романтика, типа смерть до гроба, души, соединяющиеся даже в ином мире, призраки, следующие друг за другом, это все конечно прекрасно. Это говорит о том, насколько преданным и верным может быть человек. Но только жизнь все равно дороже. Не обязательно вместе умирать. Можно вместе жить, - я сделала паузу. – А если не получается, то надо всегда думать о том, что любимый человек предпочел бы видеть тебя живым, здоровым и счастливым. Высшая жертва это не смерть ради любви. Это жизнь ради нее. Если же ты отказываешься, значит, ты слабый и беспомощный, выбираешь легкий путь и убегаешь от борьбы. Это неправильно. Я бы так не поступила.
Жильбер молчал.
--Кажется, я тебя разочаровала, - произнесла я через минуту. – Я больше не мисс Неординарность и не отражение твоей души, не твоя вторая половинка, да?
--Да, - тихо проговорил он. – Я никогда не был таким сильным как ты.
--Может пора меняться?
--Наверно, - он вздохнул.
Весь оставшийся обратный путь мы проделали молча. И лишь на станции, когда пришла пора распрощаться, Жильбер снова посмотрел на меня и протянул руку.
--Спасибо, - поблагодарил он, сжимая мою ладонь. – Я никогда не забуду этот день.
--Я тоже, - искренне ответила я.
--Прощай, - он почему-то уже не улыбался.
--Прощай! – прошептала я.
Мне больше не мерещились крылья за его спиной, но я не могла отделаться от чувства, что вот-вот вновь их увижу. В это время месье Руссо повернулся и уверенным шагом пошел прочь. Я наблюдала за ним до тех пор, пока его стройный силуэт не растворился в толпе. А потом я поехала домой.

***
И все-таки я ошиблась, ошиблась, уверяя себя в том, что настоящих чудес на свете не происходит. Я полностью и окончательно уверилась в противном, когда вернувшись домой и позвонив Тиму, с удивлением обнаружила, что у него никогда не было друга-француза по имени Жильбер Руссо, и что в Нью-Йорк он приехал в гордом одиночестве. А на следующий день я к собственному уже неудивлению не нашла фотографии музыканта на полке. И столько я не пытала дядю, он беспомощно разводил руками и клялся, что не понимает, о чем я говорю.
Время шло, и тот день, что провела в компании Жильбера, все больше и больше растворялся в моей памяти превращаясь в всего лишь мимолетный сон. Мне больше не на кого было любоваться, и потому я больше не отвлекалась, работая с дядиными документами. И только два года спустя, когда он внезапно скончался от сердечного приступа, и я разбирала вещи на чердаке его дома, мне попалась старая шкатулка, на дне которой лежала пожелтевшая фотография начала двадцатого века. Мой взгляд снова встретился с этим глазами, только теперь я знала, что они были синими, синими, как рассветное небо. Я повернула снимок и прочла две даты, словно на могильной плите: 1876 – 1903. Ему было всего двадцать семь лет…

---

[Ловкий Пройдоха]

***

Кошка милая, друг мой чёрный,
тень ночная и грозный зверь.
Что мурлыкаешь увлечённо?
Сон, опутавший дом, развей.

Тайны выведать бы кошачьи,
ваш язык как-нибудь узнать…
Что такое там, что же прячет
глаз прекраснейших желтизна?

В этих лапах, как будто слабых,
сила сжатых стальных пружин.
Ты ведь добрая, но могла бы
из подушек достать ножи.

Я всего лишь отчасти кот, но -
хоть и нет у меня когтей –
промурчу что-нибудь охотно,
промелькну за тобой, как тень.

Твой характер неукротимый
мне так близок и так знаком!
Паутинную рвёшь рутину –
мчишь по дому за мотыльком.

Наигравшись, мой зверь усталый,
на диване займёшь свой пост.
Пережить нам с тобой немало
очень разного довелось.

Всё, что было, прошло. Возврата
нет к угасшим, ушедшим дням.
Да, богиня, представь, когда-то
я тебя ведь совсем не знал…

20.07.08

---

[Ловкий Пройдоха]

***

Памяти бабушки

Сгорел фитиль, свеча потухла,
остатки света съела тень.
Ни звука не поймает ухо,
и будто вакуум между стен.

А впрочем, в пустоте душевной
не виноваты свет и мрак.
Гость из желанной и волшебной
страны возник и ждёт в дверях.

«Куда отправимся сегодня?
О чём мы песню запоём?»
Глаза смеющиеся по´днял
и волшебством наполнил дом.

«Вставай скорее! В путь-дорогу!
Весь мир нас ждёт! Весь мир для нас!»
Но гость взглянул в лицо и дрогнул,
смех улетучился из глаз.

Он понял, что случилось горе,
уныло скрылся в темноте.
Ушёл мой гость и, может, вскоре
один над миром полетел…

Прости, мой гость, меня всё так же
идея странствия зовёт.
Увидим всё. Всё, что закажем.
Уйдём от тягот и забот.

Но не сегодня. Человечек
сломался у меня родной…
А в темноте потухли свечи
над мёртво-бледной головой…

14.07.08

---

[Ловкий Пройдоха]

Есть сила, которая может поднять из праха огромные города, но нет в мире силы, которая могла бы поднять лёгкие ресницы над глазами мёртвого ребёнка.

Василий Гроссман "За правое дело"

---

[Бельчатина]

Вот чего-то как-то так... Полуночный бред грустящей белки... Жажду отклика

Улыбки онлайн и улыбки реальные.
Отводишь глаза, и тоскливо становится.
Ведь вроде веселая, вроде нормальная,
Вот только ночами приходит бессонница.

Не спится и слышится, видится, кажется,
Что что-то не так, неспокойно, неправильно.
И сны не приходят, и мысли не вяжутся,
И ночь топкой грустью зачем-то приправлена.

А хочется ласки и хочется нежности,
А хочется снова любить и довериться.
А хочется так избежать неизбежности...
Чтоб не было больно... Но как-то не верится...

---

[Ловкий Пройдоха]

То, что меня печалит…

Меня печалят рокот грома
и отраженье неба в лужах.
Ах, почему мечтать – нескромно,
а счастье – скользкое, как ужик?

Меня печалит звон монеты,
когда пусты мои карманы.
Ах, почему моя планета
так далека, непостоянна?

Меня печалит отношенье
грядущих дней к бойцам упавшим.
Не слишком много бед на шею?
Пренебрегают мненьем нашим.

Меня печалит дождь словесный,
бессмысленный, с ума сводящий.
Мне умирать неинтересно,
и всё равно сыграю в ящик.

Ах, почему всё так придумал
смешной и неумелый мастер?
Мне жизнь «прощай» шепнёт угрюмо,
а я с улыбкой крикну «здрасте»!

Меня печалит много разных
причин. Совсем больших, не очень…
Ах, почему вся жизнь не праздник
и каждый не живёт, как хочет?

Я недовольный, еретИк и
противник кислого лимона.
Долой согласных, скучно-тихих!
За мной под новые знамёна!

6.07.08

---

Лабиринты

[ka1ina]

Лабиринты встречаются вечером,
Поминутно меняя пути.
Если вечером делать нечего,
Постарайся меня найти.

Если я из отсветов оставшихся
Попытаюсь сплести браслет,
Я останусь последней спасшейся
От вечерних бредовых бед.

Беды... Просто такое правило
Воплотилось однажды в жизнь:
Время нас на свету расставило,
Только в сумерках не найтись.

И по улицам ветренным вечером
Ты не знаешь, куда бежать.
Если вечером делать нечего,
Постарайся не потерять..


Буду рада критике!)

@темы: стихи

---

Максим Горький

[Ловкий Пройдоха]

А ведь Горький действительно не сладко пишет - я заметил. Хотя читать, конечно, стоит.

---

Ограничения или дополнения к правилам

[Ловкий Пройдоха]

Друзья, хотя инцидентов не было, но на всякий случай предупреждаем: в нашем сообществе нельзя размещать фанфики; мы относимся отрицательно к слешу, к любой порнографической литературе (эротика допускается, но лишь в разумных пределах - имеется в виду, допускается в словесных произведениях, а не в картинках или фотографиях).
Позднее внесём эти изменения в сами правила. Точнее, это не такие уж и изменения, просто решили более подробно об этом сказать.

Ваши Хранители

---

[Бельчатина]

Вот, очень так под настроение:

Всё в доме пасмурно и ветхо, скрипят ступени, мох в пазах.
А за окном рассвет и ветка в аквамариновых слезах.
А за окном кричат вороны и страшно яркая трава,
И погромыхиванье грома, как-будто валятся дрова.
Смотрю в окно, от счастья плачу, и, полусонною ещё
щекою чувствую горячей твоё прохладное плечо,
но ты в другом, далёком доме, и даже в городе другом.
Чужие, властные ладони, лежат на сердце дорогом.
А это всё – и час рассвета, и сад, поющий под дождем…
я просто выдумала это, чтобы побыть с тобой вдвоём.

Вероника Тушнова

---

[Ловкий Пройдоха]

ИНТРОДУКЦИЯ

Я - соловей: я без тенденций
И без особой глубины...
Но будь то старцы иль младенцы,-
Поймут меня, певца весны.

Я - соловей, я - сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.

Я - соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей?-
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в руладах из ветвей!

Я - соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо мной!

Игорь Северянин